Зафиксировав текущие координаты, я спрятал батискаф возле берега, замаскировав его ветвями деревьев. Если наткнуться на аппарат нос к носу, то, конечно, его можно увидеть, но издалека — вряд ли. Внутрь все равно никто попасть не сможет — защитные устройства не допустят этого. Да и отсутствовать я планировал не слишком долго. Нужно было лишь сделать одно дело и на этом все.
Избавившись от батискафа, наше путешествие пошло существенно быстрее. Недолго думая, я поднял сдвоенное блюдце над деревьями и направил его прямиком к деревне Морозова, в которой недавно гостил.
Навигационная система моего летательного аппарата превосходила все, что я видел прежде. Прямо перед глазами возникла картинка окружающего пространства, причем при желании я легко мог изменить перспективу и масштаб. А дальше мне оставалось лишь править в нужную сторону, задав требуемую скорость.
Хорьков ни на что не обращал внимания, скрючившись где-то у обшивки нашего воздушного судна.
Я особо не разгонял тарелку, довольствуясь средней крейсерской скоростью, и все же, не прошло и двух часов, как я заприметил впереди по курсу знакомую деревню.
Надо сказать, что оборона деревеньки Полыхаево у Власий Ипатьевича Морозова была поставлена на самом высшем уровне. Вот только не против техники Старых людей.
Наша тарелка летела высоко, но ее заметили еще издали. Видно, опасались дирижаблей и следили за воздушным пространством тоже, хотя наш аппарат как раз не особо бросался в глаза, благодаря своей форме и небесно-голубому цвету.
Заиграли боевые рожки, на вышках горцы целиться в нашу сторону, внизу заперли ворота. Более того, откуда-то из подворья выкатили пушки — да не простые, а иномирские.
Это я почувствовал сразу, после первого же выстрела, когда воздух справа от тарелки бабахнул фейерверком, а наш аппарат знатно тряхнуло.
Топорков отвлекся от внутренних переживаний, глянул сквозь смотровые окна наружу и сообщил:
— У него разрядная артиллерия, питается от энерготанков, куплена через посредников. Бешеные деньги отданы! Может, отступим?
Но я отступать не собирался. Я только входил во вкус.
Если мне где-то не рады — это исключительно их проблемы!
Полностью сосредоточившись на управлении «Тарелкой» — так я окрестил отныне официально наш воздушный корабль, я заложил крутой вираж, уходя из-под очередного залпа пушек.
Горцы Казбека с каждым разом целились все лучше и лучше, но в моих планах не было позволить им достичь совершенства.
Сделав два пробных круга над деревней, я снизился до пяти метров и помчался прямо на ворота и охранные башни. По мне стреляли. Разряды молний сверкали то справа, то слева, но ни один не попал в цель. А потом стало уже поздно.
Я подлетел вплотную и первыми делом поджег обе башни из огнемета.
Горели они ярко! Не знаю, успели ли спастись бойцы — вряд ли. Огнем полыхнуло прямо по смотровым площадкам, а там, как по мне, шансов не было.
Потом я поднялся чуть выше, перемахнул через частокол и прошелся над деревней, сжигая все на своем пути. Дома, торговую площадь, людей, пытавшихся стрелять по мне из ружей. Огненный вихрь начался от ворот и вскоре охватил все вокруг, не зная пощады.
Это была карательная операция.
Пусть после всего меня публично казнят на центральной площади Фридрихсграда или застрелят в тюремных застенках — плевать. Я четко осознавал, что поступаю в интересах Империи. Передо мной были бунтовщики, вольные или невольные. И единственное, что я мог им даровать — немедленную смерть, лютую и беспощадную.
Только так, и никак иначе. Во имя Империи, во славу ее…
Глава 15
Глава 15
Застрочил пулемет, мою «Тарелку» знатно тряхнуло, но броню к счастью не пробило. Я заложил крутой вираж, выходя прямо на противника.
Посреди улицы шествовал один из самоходных механизмов Данилы. Сам мастер сидел внутри, а сверху к крыше люка был приделан пулемет, нещадно поливающий все вокруг стальным дождем. Механизм был недоработан, прицел у пулемета сбит, и мне нечего было опасаться. Скорее, Данила играл мне на руку, разнося все вокруг в щепки.
Но так оставить ситуацию я, конечно, не мог. «Тарелка» резко ускорилась, я облетел механизм кругом, и срезал у механизма опорные «ноги».
Самоходка тяжело рухнула на землю, подняв столб пыли вокруг, а когда она рассеялась, я увидел Данилу, выбравшегося из покореженных останков конструкции. Жив — и ладно, не до него.
А потом я добрался до центральной резиденции Морозова.
Сегодня терем показался мне еще краше, чем в прошлый раз. Все эти резные завитушки, петух на флигеле, срубы без единого гвоздя — красиво, доннерветтер! Но пришлось жечь.
Главный сруб заполыхал — будь здоров. Пара минут — и пламя взметнулось чуть не до небес. Врассыпную кинулись люди, их я не трогал — пусть бегут. Даже специально оставил нетронутый огнем широкий проход, чтобы все могли спастись.
Вот только Морозова я среди них не заметил. Хитрый черт — он, наверняка, уже просчитал ситуацию и либо сбежал потайным ходом, либо затаился где-то внутри в пожаростойком помещении.
У меня не было цели ликвидировать его сейчас, хотя, если бы он мне встретился — сжег бы без раздумий. Но пусть теперь за ним гоняются имперские службы — это их хлеб, зачем его отнимать.
Вот только как мне переправить Хорькова с документами в столицу? Самому доставлять его до Фридрихсграда времени у меня не было. Нужен провожатый, но где его взять?
И тут, на счастье, мне подвернулся идеальный вариант.
Глеб Топорков с револьвером в правой руке стоял посредине улицы и целился в мою «Тарелку». Его слегка пошатывало, видно, выпил вчера немало… или, что вернее, пил все эти дни после катастрофы на рудниках, поминая, видимо, и меня в своих молитвах…
Пули одна за другой ударили прямо в лобовое стекло «Тарелки», но если уж пулеметы не смогли пробить мою броню, то и Глебу ничего не светило.
Я опустил летающее блюдце к земле, приоткрыл люк и высунулся по пояс наружу.
— Доброго дня вам, Глеб Федулович! Не желаете ли прокатиться со мной?
— Бреннер? — опешил Топорков. — Какого дьявола вы творите?
— Запрыгивай в мой экипаж, Глеб, и я все тебе расскажу!
Топорков не заставил себя просить дважды и одним прыжком заскочил в «Тарелку». Я тут же закрыл люк, и вовремя — сразу с нескольких сторон раздались ружейные выстрелы, срикошетившие от внешней брони.
Инспектор с удивление оглядывался внутри и присвистнул, заметив скорчившегося Хорькова.
— А этот тут что делает?
— Это наш главный свидетель, Глеб! — пояснил я. — Береги его, как зеницу ока! Пылинки с него сдувай! А главное — доставь господина Хорькова в Фридрихсград в целости и сохранности. Там он даст показания против Морозова. Если все сделаешь правильно — считай, очередное звание у тебя в кармане. И перевод в столицу я тебе обеспечу. Вопросы?
Конечно, у Глеба была масса вопросов, которые он не замедлил мне задать. Я быстро обрисовал ему общую обстановку, еще раз обозначил основную цель операции — в общем, ввел инспектора в курс дела.
Сказать по правде, я был очень рад тому факту, что Глеб остался жив после прихода полоза. Я, было, засомневался, успел ли он спастись или его, как многих рабочих, завалило камнями.
К примеру, сам Топорков не сомневался в моей гибели. На его месте я подумал бы точно так же — мало кто умудрится выжить, попав под завалы. Мне просто повезло, а то, что вдобавок я сумел спасти делопроизводителя и вытащить из него факты и доказательства, свидетельствующие против Морозова — это уже верхняя грань везения.
Инспектор был не дурак, и задачу понял быстро. Чуть дольше заняло обучение управлением «Тарелкой», но и тут он оказался на высоте, освоившись с аппаратом Старых людей буквально за полчаса.
Жаль, конечно, что крейсерская скорость «Тарелки» была столь ничтожна. Зато ее несокрушимость это отчасти компенсировало. Две тысячи километров, которые предстояло Топоркову лететь до Фридрихсграда, займут изрядно времени, но никто не сумеет его остановить в пути, разве что сам он совершит какую-то глупую оплошность. Поэтому я еще и еще раз давал совершенно четкие указания: «Тарелку» не покидать ни при каких обстоятельствах, Хорькова не упустить, докладывать все лично императору ссылаясь на меня. Чтобы у инспектора не возникло сложностей в самой столице, я дал ему все необходимые контакты и сообщил два секретных пароля, применив которые на месте он получит немедленную аудиенцию у Константина.